Отечественная генетика до сих пор страдает от 65-летнего наследия

"Неприятный юбилей" отмечается в эти дни. 65 лет назад, 7 августа 1948 года завершила работу сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина /ВАСХНИЛ/, на которой, как свидетельствуют специалисты, был нанесен тяжелый удар по одной из самых перспективных ветвей биологии – генетике. С корреспондентом ИТАР-ТАСС беседует советник Российской академии наук, член-корреспондент РАН, сотрудник Института общей генетики РАН Илья ЗАХАРОВ-ГЕЗЕХУС.

- Илья Артемьевич,  сегодняшний массовый читатель уже вряд ли вспомнит само слово ВАСХНИЛ.  Почему, собственно, судьба генетики решалась в академии сельскохозяйственных наук? Дело в том, что генетики и селекционеры работали над повышением продуктивности растений и животных.

- Естественно. Предыстория этого дела такова: Академия сельскохозяйственных наук /в советское время — ВАСХНИЛ, сейчас — РАСХН/ была основана в 1930 году. Ее первым президентом и организатором был Николай Вавилов, он же был и первым директором Института генетики в системе Академии наук СССР.

Затем, с середины 1930-х годов  выдвинувшийся агроном-растениевод Трофим Лысенко стал проявлять себя нападками на генетику.

- В чем состояли основные разногласия между генетиками и лысенковцами? Кстати, как они называли свое направление?

- Лысенковцы свое направление называли "мичуринской биологией".  Существовало несколько пунктов разногласий.

Во-первых, генетики нашли, что материальная основа наследственности — гены, которые располагаются в хромосомах, это структура клеточного ядра. В противоположность этому, Лысенко и его сторонники утверждали, что нет особого аппарата наследственности, и что клетка в целом, вся ее структура являются носителями наследственности.

Во-вторых, генетики установили, что наследственные изменения /мутации/ появляются достаточно редко и не являются адекватными ответами на внешние условия. Грубо говоря, сколько бы вы ни тренировались на турнике, ваш сын от этого спортсменом не будет. Напротив, лысенковцы утверждали, что организм приспосабливается к изменившимся условиям и, приспособившись, передает эти признаки свои потомкам.

Собственно, великий французский ученый Жан-Батист Ламарк это говорил еще в начале XIX века, и у генетиков были дискуссии с ламаркистами еще до всякого Лысенко. Это все проверялось многократными экспериментами, в крайней форме взгляды Ламарка эволюционной теории противоречили. Но на лысенковцев это не действовало.

Дискуссии становились все острее. Наиболее известные из них — в 1936 и 1939 годах.

Наконец, в 1940 году был арестован Вавилов, а в первой половине 1941 года последовали аресты его ближайших сотрудников. Должно ли это было привести к раздутому "делу вредителей", теперь сказать невозможно. Началась война, и суд над Вавиловым и его сотрудниками был проведен в ускоренном режиме. Несколько человек было расстреляно, другие оказались в тюрьмах, где и погибли, как Вавилов.

По идее, уже за этим должен был последовать запрет генетики как буржуазной науки. Но тогда этого не произошло. И после войны еще три года продолжалось сосуществование лысенковского направления генетики и теории эволюции.

Наконец, в 1948 году, с одобрения Сталина, которому президент ВАСХНИЛ Лысенко заранее показал свой доклад, и Сталин не только прочел, но и сделал некоторые пометки, обнаруженные потом в архивах, в августе 1948 года была проведена сессия ВАСХНИЛ  с приглашением некоторых генетиков. но это была уже не дискуссия, а осуждение. Их пригласили как обвиняемых.  Правда, слово им давали.

- Как выступали генетики?

- Наиболее известны из тех приглашенных доцент МГУ Сос Алиханян, от Академии наук СССР выступал Иосиф Рапопорт,  от Тимирязевской сельхозакадемии  Антон Жебрак.

Они пытались доказывать правоту генетики и ее перспективность для сельского хозяйства и зарождавшейся биотехнологии. Но когда в конце сессии было сказано, что партия одобряет Лысенко, и поддержавший было генетиков завотделом науки управления пропаганды ЦК ВКП /б/ Юрий Жданов опубликовал в «Правде» признание своих ошибок, Жебрак и Алиханян снова выступили, покаялись в своих ошибках и признали правоту лысенковского учения. Единственным, кто протестовал до конца, был Рапопорт. За что был исключен из партии, стал безработным,  а после работал  в геологической партии не по специальности.

- Но, кажется, за этой сессией не последовало новых арестов?

- Нет, не последовало. Вавилов и несколько его ближайших сотрудников в это время уже погибли. Но оргвыводы были. Несколько сот биологов были уволены,  в том числе в АН СССР и в вузах. А в ВАСХНИЛ их уже практически не было. Преподавание генетики было запрещено, книги и учебники уничтожались. Уволенные оставались безработными, чаще всего где-то по полгода и больше. Потом устраивались не по специальности. Некоторые уезжали из Москвы, вплоть до Якутии. Если оставались в биологии, вынуждены были менять направление деятельности,  о преподавании и речи не было.

- А каковы были последствия для самой науки?

- Более 8 лет никаких исследований по генетике в СССР не велось. В конце 1956 — начале 1957 года ситуация несколько изменилась. Появились три точки новых исследований с привлечением старых специалистов. Но до снятия Хрущева, который, как и Сталин, активно поддерживал Лысенко, то есть, практически до 1965 года, генетика публично продолжала осуждаться, и исследования велись в очень немногих местах.

Следствием этой сессии, разгромившей генетику, явилось отставание нашей биологии более чем на 15 лет, в то время как  за рубежом в то время была открыта знаменитая двойная спираль ДНК, начиналась молекулярная биология. Но невозможность общаться с зарубежными коллегами и отсутствие подготовки кадров - все это привело нашу биологию к отставанию на самых перспективных направлениях уже не на 15 лет, а гораздо больше.

С этим мы подошли к концу 1980-х годов. Тогда было проведено совещание на самом верху о перспективах развития генетики, была принята государственная программа ее поддержки. Но наступили 1990-е годы, когда все свелось к ничтожной финансовой поддержке. Сказать, что наша генетика вышла на передовые рубежи, я не могу. Сначала запреты, потом недостаток кадров, потом материальные проблемы. Последствия того, что было совершено в 1948 году, до конца не изжиты.

- Чем вызван такой политический "успех" Лысенко? Ведь Сталин очень жестко спрашивал за все производственные показатели, а Лысенко никакого роста урожайности на самом деле не обеспечил.

- Видите ли, в отличие от физики или инженерного дела, где есть конкретная задача - сделать бомбу, чтобы она взорвалась, или ракету, чтобы она полетела куда надо - подъем сельского хозяйства есть гораздо более трудное дело,  зависимое не столько от науки, сколько от социально-политических факторов, действий властей, да и просто погоды.

Признать, что они коллективизацию села не так проводили, естественно, власти не могли. Надо было найти козлов отпущения. Сначала ими были объявлены кулаки, про которых говорили, что они режут скот, прячут зерно и т. д. Лысенко очень успешно на этом сыграл, сказав, кажется, в присутствии Сталина , что «и в нашей науке есть такие кулаки-вредители, которые мешают мне работать». Те направления генетики, что были связаны с сельским хозяйством, с селекцией, были очень подходящим объектом критики, а затем и репрессий.

Лысенко постоянно давал обещания,  начиная с его первых работ по "яровизации" сельхозкультур /проращивания семян перед посевом при малых плюсовых температурх/. Но яровизация стала предлагаться как агротехнический прием, и через два-три года она себя не оправдала. А Лысенко всегда умел предложить что-то новое, вплоть до того, что при Хрущеве перешел на обещания поднять жирномолочность скота.

- На момент конца 1940-х, когда еще спираль ДНК не открыли,  была ли так уж ясна правота генетики?

Я обычно рассуждаю так: генетика с момента ее возникновения "забежала вперед" всей прочей биологии. Почему ее основателя Грегора Менделя 35 лет не замечали? Биологи были недостаточно подготовлены, чтобы понять то, что он сделал. Генетика 1920-х и 1930-х годов в значительной части была мало понятна рядовым биологам. Не говоря уже о физиках и химиках. С ними точек соприкосновения не было. Это дало определенные возможности лысенковцам.

Значение открытия двойной спирали именно в том, что все положения генетики стали понятны и интересны, в том числе, химикам и физикам. И в том же Атомном институте возник биологический отдел, куда перешли на работу генетики при Курчатове. А физик Георгий Гамов поставил проблему генетического кода. Но это – действительно, уже послесталинские времена.

Лысенко говорил просто, и его понять мог и Сталин, и любой неспециалист. Генетики говорили сложные вещи, но были правы.

Беседовал Леонид Смирнов